Первый раз это случилось у Ромки, когда ему было

Первый раз это случилось у Ромки, когда ему было всего четырнадцать. Возраст странный, шаткий, когда человек уже вроде и не ребёнок, но ещё и не взрослый. Когда гормоны внутри кипят, толкают на глупости, а сердце, ещё совсем юное, кажется невероятно хрупким. Та история потом будет возвращаться к нему в памяти снова и снова — не потому, что там было что-то выдающееся, а потому что именно тогда он впервые почувствовал, что значит — страдать из-за женщины.

Она была старше него — почти на два года, что в четырнадцать кажется вечностью. Девчонка из соседнего двора, симпатичная, живая, с прямыми тёмными волосами, которые она вечно заправляла за уши, и быстрыми глазами. Её бросил парень — грубо, без объяснений, как это и делают в их возрасте. А Ромка подвернулся под руку: неплохой слушатель, тихий, влюбляющийся быстро и безоговорочно. Она была чуть подвыпившая — у неё дома никого не было, а компанию надо было где-то найти.

То, что произошло тогда — короткая вспышка, странный месив коктейля из любопытства, обиды и бесшабашности — стало для Ромки первым опытом близости. Она потом уехала к подруге, а через день вернулась к своему бывшему, словно ничего и не было. А Ромка остался один, с непониманием, с глухой обидой и с первой в своей жизни болезненной влюблённостью.

Он переживал так страшно, что уже через неделю ходил как тень. Мог стоять у окна по вечерам, выглядывать её силуэт, и сердце сжималось — у неё будто всё было хорошо, а в его груди каждый раз будто ломали что-то хрупкое. Он почти не ел, не спал и не учился: в школе учителя хватались за голову, но подростковая драма — вещь, которую взрослые редко понимают.

Но тогда, в те четырнадцать, судьба, как назло, решила сыграть жестокую шутку. В один из вечеров, когда Ромка, измученный собственными мыслями, пошёл к ней — просто поговорить, просто понять, почему всё так больно, — случилось то, что потом будет пересказывать весь двор.

Он поднялся к ней на этаж, постоял у двери, собираясь с духом, а потом тихонько постучал. Никто не открыл. Тогда он, уже не думая, дёрнул ручку — дверь поддалась, не была заперта. А внутри — тишина, запах дешёвых духов и выключенный свет. Она лежала на диване, не шевелясь, а рядом стояла бутылка из-под чего-то крепкого.

Он решил, что с ней что-то случилось. Подошёл, наклонился — и в этот момент за спиной хлопнула дверь. В прихожую вошёл её отец. Уставший, хмурый, возвращающийся с работы раньше обычного. И вот он видит: его дочь, спящая в неподобающем виде, и над ней склонён подросток, который, по его мнению, явно был виновником хаоса.

Что было дальше — Ромка потом вспоминать не хотел. Страх, крики, замах отцовской руки, удар… Он выскочил из квартиры почти бегом, сломя голову нёсся вниз по лестнице. И только возле своего подъезда, когда уже потемнело в глазах, услышал тяжёлые шаги за спиной — его собственный отец.

— Ты что вытворяешь, Роман? — прорычал он, схватив сына за плечо. — Я думал, в школе неприятности. А это что? — Он перевёл дыхание, уже более сдержанно. — Говори. Кто тебя обижает?

В ту ночь отец не кричал. Наказал — да. Но затем, когда вспыхнувший гнев схлынул, он просто сел рядом с сыном на краешек кровати и долго молчал. А потом произнёс то, что запомнится Ромке на всю жизнь:

— Сын… ни одна девчонка не стоит того, чтобы… ну, ты понимаешь. Жизнь длинная. Будет у тебя столько девушек, что забудешь, как звали эту. А себя беречь надо. Себя — в первую очередь.

Отец тогда оказался прав. По крайней мере, почти.

⸻

После той истории что-то в Ромке словно переключилось. Сначала — спорт. Он будто решил доказать всему миру, что он не слабый, что его нельзя унизить просто так. Утром — пробежки, днём — отжимания, к вечеру — турники во дворе, где подростки устраивали негласные состязания. Его фигура менялась на глазах.

И очень быстро он понял простую вещь: красивое лицо в сочетании с рельефным телом открывает множество дверей. Особенно для тех, кто умеет улыбаться так, что у девушек внутри всё переворачивается.

Сначала была Женя — тихая, крупноглазая отличница, которая влюбилась в него в понедельник. В субботу он уже ехал на дачу с Катей — яркой, напористой, уверенной в себе. Её родители уехали за границу, а она… она просто хотела развлечься.

Потом — лето на море. Комната у хозяйки с взрослой дочерью, которая за пару недель потеряла голову от его улыбки. И ещё одна — с пляжа, стройная, загорелая, смеющаяся так, что слышалось это через всю набережную.

К восемнадцати годам Ромка имел опыт, какой некоторые мужчины не накапливают и за всю жизнь. Но в одном отец ошибся: первую свою девчонку он не забыл. Имя — Лена — вспоминал часто, будто оно было занозой. И если жизнь случайно сводила их на улице, он бросал её первым, цинично, хладнокровно, будто мстя за свою четырнадцатилетнюю боль.

Но мир имеет обыкновение ставить на место тех, кто слишком уверовал в свою непобедимость.

⸻

Из-за вечных прогулов его выгнали из техникума. В армию он пошёл без особого энтузиазма — но там, среди режима, расписания, дисциплины, он вроде бы и вправду начал меняться. Понял, что жизнь — это не только бега между юбками. Понял, что надо что-то уметь, куда-то стремиться.

Вернувшись, он устроился с отцом на завод, но продержался недолго. Работать у станка, стоять всю смену, словно прикованный, — не для него. Он задыхался там, будто клетка вокруг него сжималась.

Тогда перепрофилировался в сантехники. Работа тяжёлая, но зато — не однообразная. Новые квартиры, новые лица, новые истории и… новые женщины. Роман никогда особо не горевал о судьбе, и новая профессия пришлась ему по вкусу.

Он работал честно, старательно, порой даже слишком увлечённо, пока в один из вечеров, на пороге их маленькой квартиры, отец не схватился за сердце. Скорую вызвали вовремя — но вовремя бывает разным. Роману было двадцать пять. И с того дня в его жизни не осталось человека, который мог бы его остановить.

Он жил, словно каждый день был последним.

И женщинам это нравилось… какое-то время.

⸻

К тридцати пяти Роман стал сантехником высшего разряда. Ему не нужно было ходить по вызовам, он сам выбирал, куда пойти. Но с возрастом уходит не только молодость, но и лёгкость. Старые подружки теперь возили в колясках детей, делали вид, будто не знают его. Молодые — смотрели настороженно: заметное брюшко, поредевшие волосы, но всё та же ухмылка, будто он уверен, что любой женщине стоит только щёлкнуть пальцами.

Иногда это и правда действовало.

Как на Люсю Кащееву.

⸻

Люсе было двадцать восемь. Жила она в обычном доме, ничем не выделяющемся, разве что лифты в нём работали чаще, чем ломались. Она была тихой, аккуратной, немного мечтательной натурой. Всегда верила в любовь. В настоящую — ту, что «раз и навсегда». Может, потому что её собственная жизнь была слишком однообразна, а работа — скучна и предсказуема.

Однажды, когда она открыла стояк, чтобы снять показания счётчика, заметила мокрую трубу. Пришлось вызывать сантехника. Она представляла себе седого мужчину с потертым чемоданчиком — таких обычно присылала управляющая компания.

Но, когда открыла дверь, увидела Романа.

Стильного, выбритого, в светлой джинсовке, оттеняющей серо-голубые глаза. Он улыбнулся — и Люся пропала.

Он был в хорошем настроении, шутил. А она смеялась. Её смех был лёгкий, искренний, немного звонкий. Роману нравилось, когда его слушали — и нравилось, когда им восхищались. А она восхищалась.

Уходя, он бросил ей комплимент — тот, который говорил каждой. Но Люся не знала этого. Она вспыхнула, смутилась, и прежде чем закрыть дверь, тихо пригласила его зайти в выходные — «смеситель на кухне поменять».

Он пришёл. И был приятно удивлён. Люся преобразилась: лёгкое платье, аккуратная прическа, немного макияжа. На столе — закуски, вино, мягкий свет лампы. Всё говорило о том, что хозяйка ждала его. Не просто как мастера, а как мужчину.

Смеситель он поменял быстро. А потом… они прекрасно провели время. Как обычно с женщинами, которым он нравился. Как десятки раз до этого.

Роман ушёл, сославшись на «срочный вызов». Платить Люсю не заставил. Но и к назначенному времени к пенсионеру Сысоеву не пришёл — старик прождал его весь вечер, ворча и ругаясь сквозь зубы.

После этого он заходил к Люсе ещё несколько раз. Для него — лёгкая интрижка. Для неё — начало большой любви.

Она уже слышала свадебный марш — тихий, ещё далекий, но очень желанный.

И поделилась радостью с подругой — Ритой Гавриковой.

⸻

Гаврикова жила в соседнем доме, в квартире улучшенной планировки, и любила подчёркивать это. Муж у неё был пластический хирург, поэтому она смотрела на мир немного свысока. Но с Люсей они дружили давно — ещё со школы.

— Люсь, да ты прямо сияешь! Что случилось? — удивилась Рита, когда Люся зашла к ней.

— Я встретила своего мужчину, — кокетливо сказала Люся, улыбаясь.

— Ого! Ну рассказывай!

— Он такой… нежный. Внимательный. Умный. Заботливый. Роман. Настоящий мужчина.

— А работает где? — Рита была практичной. — Сколько зарабатывает?

— Ну… прилично. Там — трёшник, там — пятнашка…

— Так он извозом занимается?

— Нет, он сантехник, — Люся впервые смутилась.

— Ромка? Сантехник?! — глаза Гавриковой стали круглыми. — Ты его знаешь? — испуганно спросила Люся.

— Люсь… да его вся округа знает! Бабник ещё тот. Беги от него, пока не поздно!

— Неправда!

— Ох, Люсь… знаешь, как его зовут за глаза? — Рита наклонилась и шепнула: — Ромка-ёрь.

Люся побледнела.

— И это ещё мягко сказано, — добавила Рита. — Кстати, вчера он был у моей соседки. У той муж дальнобойщик. Думаешь, зачем заходил? Она музыку включила на всю громкость — чтобы соседи не слышали. А у нас стены толстенные!

Это был удар. Мечта о семье треснула. Но Люся упорно искала оправдания:

— Может, это другой Роман?

— Какой другой? Он тут один такой — местная легенда. Люсь… — Рита вздохнула. — Я тебе добра желаю.

Люся встала и, ничего не отвечая, вышла.

⸻

Три дня Роман не звонил. Говорил ранее, будто завален работой. Но его никто не видел. Люся ждала. Смотрела на телефон. Знала: если он не позвонит — значит, всё. Значит, Рита была права.

На третий день она не выдержала. Позвонила сама.

Роман не взял трубку.

Она попыталась ещё раз.

И ещё.

Но трубка молчала.

И Люся не была глупой. Она понимала: если мужчина хочет говорить с женщиной — он говорит. Если молчит три дня — значит, не хочет.

Она опустилась на диван и впервые за долгое время заплакала. Но недолго. Потом вытерла слёзы, глубоко вдохнула… и стала думать.

Она не собиралась отказываться от мечты так просто.

Если Роман привык, что женщины приходят и уходят… значит, нужно стать той, от которой он уйти не сможет.

Но как?

Как стать для него единственной?..

Люся просидела несколько минут, уставившись на телефон, потом поднялась и пошла умываться холодной водой. В отражении она увидела женщину с покрасневшими глазами, поникшими плечами и выражением отчаяния, которое ей самой было противно. «Так нельзя», — сказала она себе. Она никогда не считала себя слабой, просто слишком доверчивой, слишком верящей людям. И почему-то ей захотелось доказать — не Роману, а себе — что она не вещь, которой можно воспользоваться и забыть.

Она решила поговорить с ним лично. Спокойно. Без обвинений, без истерики. Просто — выяснить всё. А если он скажет, что не хочет — что ж, значит, надо жить дальше.

Она надела пальто, закрутила шарф, вышла из квартиры и пошла к дому, где жил Роман.

⸻

Перед его подъездом стояли две женщины. Одна — с маленькой собачкой, другая — с коляской. Люся прошла мимо, чувствуя на себе их взгляды. В их разговоре мелькнули слова:

— Опять к нему кто-то пришёл…
— Так он ни одной долго не держит.

Она ускорила шаг. Ей вдруг стало стыдно — не за себя, а за то, что мечтала о человеке, которого обсуждают у подъезда, словно он местная достопримечательность.

Поднявшись на четвёртый этаж, она остановилась перед его дверью. Постучала. Сердце грохотало так, что казалось — его услышат соседи.

Дверь открыл сам Роман, в спортивных штанах и футболке. Уставший, немного раздражённый — будто его выдернули из важного дела. Но когда увидел Люсю, лицо смягчилось.

— Люся? Ты чего?

— Можно войти? — тихо спросила она.

Он пожал плечами и отступил в сторону.

Квартира была привычно неухоженной: пустые кружки, инструменты, какие-то бумаги, куртка на стуле. Люся прошла к окну и повернулась к нему.

— Ты меня избегал? — спросила она прямо.

Роман вздохнул и почесал затылок.

— Люсь… ну… Не то чтобы избегал. Просто… дел много. Вызовы. Соседка одна…

— Я спрашиваю иначе, — перебила она. — Ты хочешь продолжать наши отношения?

Он замялся. И это молчание было хуже любого «нет».

— Люсь, — наконец произнёс он. — Ты хорошая. Серьёзно. Но мне сейчас не до… всего этого. Семья, отношения — не моё. Я не такой. И никогда не был. Ты же знаешь.

Она посмотрела на него долго, спокойно. И вдруг поняла: он говорит правду. Самую простую и самую беспощадную.

Она надеялась его изменить. Но никто не может изменить человека, который не хочет меняться.

— Понятно, — сказала она тихо. — Спасибо, что честно.

Она повернулась и пошла к двери.

— Люсь, — окликнул он. — Не обижайся, ладно?

Она остановилась и обернулась.

— Знаешь… я не обижена. Я разочарована. Это хуже — но пройдёт.

⸻

На улице подморозило, хрустел снег. Люся шла домой, и постепенно её дыхание становилось ровным. Боль была, конечно. Но в ней появлялась и странная ясность. Она была молода, красива, добра и искренна. Ей не нужен был мужчина, которому всё равно. Она достойна лучшего. И она это вдруг поняла.

На повороте её догнала та самая женщина с коляской. Она взглянула на Люсю и тихо сказала:

— Не переживай. Ты не первая. И — к счастью — не последняя, кто от него ушёл вовремя.

Люся улыбнулась. Слабо, но по-настоящему.

⸻

Прошло два месяца.

Люся сделала то, что должна была сделать уже давно: записалась на курсы переподготовки, поменяла работу, сменила причёску и даже начала ходить в спортзал. Она увлеклась делом, которое давно хотела попробовать — дизайном интерьеров. И впервые за долгое время чувствовала себя живой, наполненной.

Однажды в лифте она встретила мужчину — новосёла, недавно купившего квартиру этажом ниже. Высокий, спокойный, с мягким голосом. Он улыбнулся ей первым. Потом — снова, через неделю. Потом — пригласил на кофе.

И не пропал.

И не играл.

Он слушал её внимательно, уважал её границы, спрашивал, что ей нравится, что нет. И смотрел так, будто видел в ней весь мир, а не временное развлечение.

Люся долго не решалась — боялась, что снова ошибётся. Но однажды, выйдя из подъезда, увидела его, стоящего с букетом полевых цветов, и вдруг поняла:

Это — её шанс на нормальную, настоящую жизнь.

И она взяла его за руку.

⸻

А Роман…

Роман продолжал жить так же.

Иногда встречал Люсю во дворе — и она здоровалась с ним спокойно, без тени былой боли. Он удивлялся этой лёгкости. Ему казалось, что она должна была держаться за него, как многие держались. Но нет.

А однажды он увидел её с тем мужчиной — высоким, светловолосым, уверенным. Они вместе смеялись. Она светилась — по-настоящему. Не так, как тогда, когда пыталась понравиться Роману. А так, как улыбаются люди, которых любят.

Впервые за много лет Роман почувствовал что-то неприятное внутри. Не ревность. Скорее… странную пустоту.

Он стоял у подъезда, держал в руках инструментальный чемоданчик и думал, что жизнь, оказывается, умеет обходиться без него.

И, возможно, впервые ему стало немного одиноко.

Но он лишь выдохнул, развёл руками и пошёл дальше по вызову.

Как всегда.

Как привык.

А Люся — больше никогда не оглядывалась.